Вокальный цикл «Без солнца»

Этот основной образ прерывается сложным внутренним монологом – дважды в сознании героя возникают мысли о любимой женщине, «верном друге минувших дней» (разделы «Как будто вновь вдыхая яд» и «Лишь тень одна из всех теней»). Оба эпизода отличаются от речитатива мелодической напевностью и развитостью фортепианной фактуры. Музыка первого эпизода встревожена состоянием душевной подавленности, по словам Хубова, она «окутана таинственными шорохами зыбких гармоний» [16, с. 525]. Этому способствуют триольный аккомпанемент в высоком регистре, напряженность вокальной линии, где неоднократно используются интервалы ув2:

Рис.

Призрачный, зыбкий характер звучания придает гармония, где наблюдается использование сложного минора (c-moll) с элементами натурального, гармонического, а также минора с IIb и Vb ступенями (прообраз «ладов Шостаковича»).

Примечательно, что этот эпизод, с его призрачной хоральностью, где в верхнем голосе угадываются очертания мотива «Dies irae», послужил импульсом начального образа в симфоническом ноктюрне Дебюсси «Облака», где, по словам самого композитора, «показан неподвижный образ неба с медленно и меланхолически проходящими и тающими серыми облаками; удаляясь, они гаснут, нежно оттененные белым светом»:

Рис.

Второй эпизод воспоминаний (Andante cantabile Esb-dur) особенно выделяется своей напевностью, ариозностью:

Рис.

По характеру фактуры, мелодическому рисунку и общему колориту звучания эпизод родственен романсу Мусоргского «Горними тихо летела душа небесами», написанному вскоре после цикла «Без солнца». Безусловные параллели можно провести и в отношении поэтических текстов упомянутых произведений, и в отношении особенностей мелодики, гармонического языка (красочные мажоро-минорные сопоставления), метроритма (триольность) и фактуры (многократно повторяемые аккорды в высоком, «небесном» регистре).

Развитие этого эпизода ведет к широкозвучной восторженной кульминации монолога «И смело отдал ей одной», где воцаряется основная тональность C-dur, которая, правда, вновь обогащается средствами мажоро-минора. Здесь вновь обращает на себя внимание фортепианная фактура, предвосхищающая фактуру рахманиновских экстазов. Но этот эмоциональный порыв длится всего полтора такта, после чего внезапно угасает, подобно тому, как стремительно угасает радость счастливого мимолетного воспоминания. Последние фразы монолога выполняют функцию репризы, возвращая трагико-патетическое настроение.

Следующий монолог «Скучай»

отличается меньшим эмоциональным накалом. Это размышление о судьбе современной светской женщины, где сквозят и ирония, и печальное осознание бесполезности существования:

Скучай. Ты создана для скуки.

Без жгучих чувств отрады нет,

Как нет возврата без разлуки,

Как без боренья нет побед.

Скучай, словам любви внимая,

В тиши сердечной пустоты,

Приветом лживым отвечая

На правду девственной мечты.

Скучай. С рожденья до могилы

Заране путь начертан твой:

По капле ты истратишь силы,

Потом умрешь, и бог с тобой…

В русской поэзии XIX века мы, пожалуй, не найдем столь жестокого приговора, адресованного светской красавице, разоблачающего душевную пустоту, холодность, лицемерное следование условностям светского образа жизни. При этом в стихах и музыке звучит не презрение, не укор, а скорее сожаление о нереализованных надеждах. По словам Хубова, и в словах, и в музыке этого монолога «звучит печальное напоминание о душевной опустошенности людей, прозябающих в скуке светского благополучия» [16, с. 527].