Судьба пифагорейской традиции в исследованиях природы музыки: опыт классификации числовых и математических теорий музыки

Поиски музыкального смысла как числовой структуры были близки и Морицу Хауптману, немецкому композитору, музыковеду, видному педагогу своего времени. В тексте его также непереведённого у нас труда «Природа гармонии и метра» (1853) изложены соображения, касающиеся общей математической природы исследуемых явлений [15, с. 23–25]. Яркий пример числового осмысления музыкальных произведений и закономерностей творческого процесса композиции как проявления «игры чисел» – теория метротектонизма Г.Э. Конюса. Он создал одну из самых оригинальных концепций музыкальной формы, претендующую быть одним из вариантов музыкальной онтологии и раскрывающую, по словам Лосева, «жизнь чисел» как «внутреннюю сущность музыки». В контексте эстетического рассмотрения труды Конюса много интереснее трудов Айлера.

Третий уровень составляют многочисленные случаи применения числовой символики, своеобразных шифров и понятной лишь посвящённым «математической тайнописи» и, соответственно, музыковедческие труды по исследованию и описанию подобной практики. Хронологический период, охватываемый использованием такого рода символики, – от эпохи Возрождения, трёх нидерландских полифонических школ, до наших дней.

Четвёртый уровень отчасти близок второму и всё же не совпадает с ним. Здесь числа, математические построения и закономерности сознательно применяются композиторами для организации звукового материала на разных уровнях (от отдельных мотивов до целостного построения формы), что получило выражение и в «самосвидетельствах» самих творцов современной музыки. Так, Мессиан писал о сочинении и восприятии музыки, указывая на «интеллектуальное удовольствие числа» [13, с. 34]; творчество С.А. Губайдулиной с 1980-х годов и вовсе превращается в «mysteria питетотт», чему посвящена отдельная монография В. Ценовой «Числовые тайны музыки Софии Губайдулиной», в которой исследователь приходит всё к тому же «пифагорейскому» выводу: «Числа – это внутренний слой музыкальной структуры» [14, с. 169].

Однако здесь эти математические способы лишены знаковой, символической нагрузки и являются своеобразными «костылями», применяемыми авторами для выстраивания и развития композиции в отсутствие старых, традиционных, имманентно-музыкальных начал музыкального языка: традиционной ладовой и гармонической систем, традиционных синтаксиса и формообразования, обычных приёмов контрапунктической работы с материалом, обычных средств вариационного либо разработочного развития, выработанных музыкальной практикой предшествующих эпох и осмысленных музыкальной теорией. То есть, здесь речь идёт о теории и практике музыкального авангарда, – не всех его направлений, разумеется, но всё же немалой его части, искавшей и ищущей оснований музыки вне самой музыки, в том числе и в математике.

Итак, присутствие чисел в музыке может быть различным: и естественным, а следовательно, неизбежным в силу акустических законов строения самого звука и звуковых соотношений, и ненамеренным художественным, неизбежно возникающим так или иначе в любой звуковой композиции вне зависимости от воли её творца (при том такие соотношения играют важную роль в форме целого и его частей, их соразмерность влияет на стройность и художественную убедительность композиции для восприятия слушателем, что и показано музыковедческим анализом синтаксиса и формы, в том числе и специально посвящённой этому вопросу теорией метротектонизма), и намеренным художественным использованием (в роли символов, скрытых шифров и т.п. либо в виде избранной инженерно-конструктивной основы сочинения).