Создание нового жанра в творчестве джона колтрейна

Музыка Колтрейна, нравится мне, она космическая и духовная. Но есть сильное романтичное напряжение в его музыке, которую я слышу и Любовь. Вся его музыка интересна мне, но я люблю "Мои Любимые Вещи" больше, чем что — либо еще, потому что эта песня производила романтику в нем.[10]

Но почему целая плеяда музыкантов говорит о духовности Колтрейна, и о его духовной музыке? В чем эта духовность заключается, и откуда она могла взяться у него? Прилагая красочные выражения, литераторы джазовых изданий все чаще говорят о духовности джаза Джона Колтрейна. Может быть, потому что мать — Элис Гертруда Блейр была дочерью священника Уолтера Блейра — пастора Африканской Методистской Епископальной Церкви Сиона, (Еще один очевидец, Волтер Гувер говорт о том же: у Его дедушки, преподобного Уолтера Блейра, был дом здесь в Хай-Пойнте, где он был пастором Африканской Методистской Епископальная Сионской Церкви Св. Стефана[11]), а Отец Джона — Джон Роберт Колтрейн был сыном другого священника этой церкви — Уильяма Колтрейна?[12] Трудно сказать.Но отсюда, на мой взгляд, следует акцентировать особое внимание. Традиционные ценности духовного взгляда в джазовой импровизации, возможно, были продолжением тех идеалов заложенных в культуре его семьи. Забегая вперед, хотел бы сказать, что Джон просматривал духовное начало не только в импровизации, но и в жизни и это ясно из его собственных слов, ведь когда его незадолго до смерти спросили, какие у него планы на будущее, он ответил: «Я собираюсь стать святым». Не слабо, правда? Говоря о его духовном представлениях о жизни, о музыке, мне бы хотелось опираться на этот тезис. Ведь не просто так джазовые музыканты часто говорили о духовности этого музыканта. Так, например знаменитый ударник из квартета «Трейна» Элвин Джонс говорил: «Для меня он был ангелом, сошедшим на землю»[13].

Духовность — что это такое? К рассмотрению этого вопроса можно подойти с двух сторон: рациональной и богословской. Так как музыка воспринимается человеком либо чувственно, либо рационально, то предлагаю рассматривать понятие "духовность" по отношению к джазовой музыке рациональным, то есть философским способом, не затрагивая богословский. Иначе, нам придется признать, что духовность — это частное понимание, частный опыт для каждого человека, выбравшего ту, либо иную религию, и отсюда следует, что понять, что такое духовность в всеобщем смысле — практически не возможно. Сколько людей придерживающихся своей веры — столько и различных духовностей. Духовность в этом понимание, с моей точки зрения, следует рассматривать как дары некоего духа, от которого человек получает некую "духовность".

Одним из наиболее ранних памятников отечественной богословской мысли является «Слово о законе и благодати» первого русского митрополита Иллариона (становится митрополитом в 1051 году). Критикуя религиозный национализм, киевский митрополит обосновывал универсальное, вселенское значение божественной благодати как духовного дара, обретение которого возможно для человека независимо от его национальной принадлежности. Благодать для Илариона предполагает духовную свободу личности, принимающей этот дар и стремящейся к истине. Благодать «живит» ум, а ум познает истину, писал религиозный мыслитель.[14]

Как мы видим, трансцендентное понятие Благодати не может быть понято с позиции ума — оно может быть принято верой человека. Об этом пишет и Фролов. Как написано во введении учебника Фролова: пособие вводит читателей в одну из важнейших областей духовной культуры человечества, знакомит его с опытом мировой философской мысли…[15].

Предлагаю сравнить философское осмысление духовности в сравнении Индийской философской мысли и средневекового теоцентризма:

Первое, что «смущает» воспитанного в духе Просвещения представителя западного мира, так это кажущаяся невыделенность человека из животного мира. Действительно, в ведических текстах человек часто именуется домашним животным. Однако в них же отмечается, что он занимает особое место среди животных: именно в человеке наиполнейшим образом проявляется Высшее Я — Атман, поскольку человек наделен разумностью. Более того, он обладает способностью следовать дхарме — моральному закону. На долю человека выпадает особая роль агента миропорядка. Он обретает знание дхармы, правит совершениями ритуала и приношениями пожертвований, опираясь на Веды. Но доступ к Ведам признается не за всеми. Брахма (в мифологии творец мира, персонификация Брахмана) якобы определил для всех «имена, род деятельности (карму) и особое положение», то есть фактически кастовую принадлежность. В ведических мифах Пудрума, тысячеглавый, тысячеглазый, тысяченогий и т.п., являющийся некоторого рода моделью космоса и одновременно человечества, то есть макро — и микрокосма, рождает из ума или духа своего луну, из глаз — солнце, из дыхания — ветер, из уст Пуруми возникли жрецы — брахманы, из рук — воинское сословие (кматрии), из бедер — торговый люд (вайшья) и, наконец, из ступней — все остальные кастовые люди (шудры) (за пределами кастового деления остаются «неприкасаемые»). Только представители первых трех варн (каст) считаются «духовно родившимися», то есть дважды рожденными, а потому имеющими доступ к чтению и изучению Вед. Шудрам предписывается служить представителям высших каст, и прежде всего брахманам.[16]