Все эти (и многие другие) свойства и способности скрябинской музыки должны были быть составляющими некоего всеобщего экстаза (одно из известнейших произведений Скрябина для оркестра с солирующей трубой, созданное в 1905 году, называется Поэма экстаза). Но и экстаз сам по себе оказывался лишь средством в организации конечной цели скрябинского творчества - "Мистерии”, замысла, которому были подчинены все последние годы жизни композитора и который так и остался неосуществленным. В отличие от Вагнера, создавшего в Байрейте свой Храм искусства, Скрябин, мечтавший о храме для постановки "Мистерии” (происходить это, кстати, должно было, по его мысли, где-нибудь в Индии, на берегу горного озера), так его и не создал. При этом сам образ далекой и манящей Индии, несомненно, повлиял на творческое воображение Скрябина. Это объясняет и странную близость к буддизму некоторых его высказываний, относящихся к позднему периоду творчества.
Выше уже отмечалось, что Скрябин видел себя (и неоднократно заявлял об этом) не просто создателем "Мистерии”, но и своего рода божеством. Однажды в Париже, распаленный спором с кем-то из русских музыкантов, он воскликнул: "Я - Бог! ”[6] На что присутствовавший при разговоре и очень любивший его А.К. Лядов ответил: "Да что вы, Александр Николаевич, вы же не Бог, вы - петушок! ” И действительно, на многих фотографиях маленький и хрупкий Скрябин с лихо закрученными вверх "гусарскими” усами больше похож на задиристого петушка, чем на какое-нибудь божество. Близко знавший Скрябина К. Бальмонт называл его эльфом. Интересно, что одним из любимых словечек Скрябина, характеризующих его отношение к самому себе, было "бедовый”.
Мысли о собственном высоком предназначении и необычной миссии не оставляли Скрябина на протяжении всей жизни и, вероятно, явились одним из главных стимулов его грандиозных замыслов. Совершенно чуждый не только ложной, но и вообще какой-либо скромности, он очень любил рассуждать на эту тему. Скрябин был убежден, что он призван - силой своего искусства - излечить человечество, погрязшее в грехе, и указать ему путь к спасению. Тут, правда, возникали и некие мрачные ассоциации, поскольку он утверждал (подобно ангелу из Апокалипсиса, вострубившему об этом), что после осуществления "Мистерии” "времени уже не будет”.
Вполне понятно, что творчество Скрябина, а еще больше его взгляды давали много поводов для причисления его к антихристианству. Во всяком случае, именно так считал выдающийся русский философ, одно время тоже сильно увлеченный музыкой Скрябина, А.Ф. Лосев. Совершенно ясно, что скрябинский гуманизм (если применить к его философии это определение) оказывался бесконечно далек от гуманизма Достоевского, Толстого или Чехова. Так же далек он и от гуманизма Мусоргского и Чайковского (музыку которого он именовал не иначе как нытьем). Мне кажется, что это был гуманизм совершенно иного рода - из ряда тех "гуманизмов”, которыми в ХХ веке предполагалось осчастливить народы и последствия которых нам хорошо известны.
Упоенность мистицизмом парадоксально сочеталась у Скрябина с абсолютной ясностью и даже догматизмом в композиторском мышлении. И гармонию, и форму своих сочинений он рассчитывал буквально с математической скрупулезностью. "У меня бывает иногда целое вычисление при сочинении, вычисление формы”, - с гордостью говорил он. Страницы его черновиков исписаны планами, схемами и цифрами. В его творчестве, как рассказывает Л. Сабанеев, была странная смесь схематизма и высшей интуиции, рассудочности и безумия, оргиастических порывов и тщательного расчета…
Одним из многочисленных парадоксов позднего Скрябина оказывается и сочетание грандиозного оптимизма в видении будущего, некая тотальная мажорность (распространившаяся также и на музыкальный язык его сочинений, в которых почти полностью исчезает минорный лад) с завораживающей мрачностью многих его сочинений. Девятую сонату называли "Черная месса”, и сам он одобрял это название (музыка сонаты дает к тому достаточно оснований). В последних прелюдиях ор.74 сквозят боль и безнадежность, в них словно видится предчувствие скорой смерти композитора…
Последние три года Скрябин прожил в снятой им квартире на втором этаже дома в Николопесковском переулке (на Арбате, неподалеку от нынешнего театра им. Вахтангова). Срок контракта истекал 14 апреля 1915 года. В силу странного мистического совпадения это число обозначило точную дату его смерти…