Высокая стихотворная техника, точность и лексическая близость к подлиннику, верная подача ритма оригинала поставили Л. А. Мея в первые ряды современных ему переводчиков. Мы затрагиваем эту область творчества в связи с тем, что в основе ее лежит несомненный дар стилизатора, которым обладал автор. Мей был виртуозным стилизатором античных, библейских и восточных народнопоэтических мотивов. Это качество, как будет показано ниже, позволило ему проникнуть в глубинные слои русского языка, народной поэтики и создать литературный стиль, во многом совпавший с будущими исканиями русских композиторов.
Превосходное знание материала, яркий образный язык, разнообразие форм и размеров, введенных Л. А. Меем в литературу, несомненно, является его заслугой. Поэт использовал тонкую стилизацию образов народной поэтики для наиболее точного воспроизведения местного колорита и выражения народного сознания. В творчестве автора часто встречаются стилизованные под народную словесность сказания на исторической основе. Это литературные композиции на былинные темы с использованием размеров и оборотов народного песенного репертуара. Имитация былинного стиха, стихотворная сказка, исторические песни, причитания и плачи — таков разнообразный круг фольклорных интересов Л. А. Мея.
В былинах, сказаниях, песнях автора — яркая стилизация русского фольклора, эпоса, красочные бытовые зарисовки крестьянской и языческой Руси, картины русской жизни. В песнях — характерные для русского фольклора интонации, переменность размера, яркие сравнения, образные эпитеты, метафоры; в былинах и сказаниях — эпичность сказа[40].
Л. А. Мей, как и его старшие современники — А. Сумароков, И. Лажечников, Я. Княжнин, А. Островский, — напряженно работал с архивами, изучая историю, русские летописи, древнюю литературу и фольклор, труды близких к славянофилам ученых — историков и филологов[41]. Исследовательская деятельность автора — изучение фольклора и его последующая стилизация — впоследствии стала принципом работы русских композиторов над музыкальными произведениями. Фактически, это можно назвать началом профессиональной фольклористики.
В. Крестовский писал: «В таланте Мея элемент русского, народного принял не социальный, не современный, а какой-то археологический колорит. Во всех лучших его вещах этого рода вы невольно чувствуете Русь, и Русь народную; если хотите, Русь вечную» [71, 13].
Л. А. Мей, благодаря мастерским стилизациям социально-исторического и культурно-языкового слоя, в своих сочинениях как бы сокращал временную и географическую дистанцию до минимума. Этот талант определил высокий художественный уровень авторских произведений.
Следует особо отметить очень важную черту драматургии Л. А. Мея, которая значительно повлияла на типологию женских характеров в русской опере. Взаимодействие двух контрастных типов — действенного, «удалого» и жертвенного, «смиренного» — является сильнейшим драматургическим приемом и стимулом к наиболее интенсивному развитию действия.
В примечаниях к драме «Царская невеста» Л. А. Мей писал: «Марфа — один песенный тип: робкая, застенчивая девушка, покорная воле отчей, покорная своему жеребью. Безотчетно, без бешеных порывов страсти, полюбила она; безответно, без порывов отчаяния, склонила победную голову под ярем горя… Она и без зелья истаяла бы, как свеча воску ярова… Любаша — другой тип, другая олицетворенная песня, начинающаяся жалобами красной девицы на заезжего добра молодца, «что сманил он ее от батюшки и матушки, завез на чужедальнюю сторону, а завезши, хочет кинути». Продолжающаяся упреками… кончающаяся угрозами … Вот две песенные первообраза, по которым мне хотелось создать Марфу и Любашу».
Эти женские антиподы схожи с образами Гориславы и Людмилы из оперы «Руслан и Людмила» М. И. Глинки, но Людмила — не народно-песенный тип. Такая же, как у Л. А. Мея, оппозиция характеров дается, например, в «Снегурочке» А. Н. Островского (Купава — Снегурочка).
Участники славянофильского художественного направления большое внимание уделяли проблемам языка. Драматургия произведений Л. А. Мея, И. Лажечникова, А. Н. Островского и других русских писателей-славянофилов отражает путь поэтапного освоения лексики русского языка разных сословий и временных слоев, начиная от архаики и до современной речи[42]. Это освоение глубин русского через национальный сюжет и речь отразилось во многих произведениях Л. А. Мея.