Русские композиторы глазами Асафьева: особенности подхода к постижению творческого облика

Асафьев писал, что «основной сущностью лядовского облика необходимо счесть необычайное противоречие мысли и жизнедеятельности композитора… Лядову мыслился некий идеал художественного отшельничества с единственной целью впитывать в себя прекрасное во всех видах искусства». В этом высказывании угадываются точки соприкосновения Лядова не только с традициями кучкистов, но и с художественными направлениями и тенденциями культуры рубежа веков, получившими объемное определение модернизма.

В работах Асафьева Лядов предстает как замечательный композитор, следующий по пути, «предначертанному Глинкой»; как наставник-педагог, данью признательности которому (наряду со Стасовым) стало посвящение книги «Глинка»; как образованнейший представитель русской интеллигенции, отразивший ее «метания и томления духа», ее упорные искания идеала, «поскольку в нем ключом била критическая остро проницательная мысль, согреваемая пламенным сердцем негодующего или с любовью встречающего то или иное явление художника». (№1, с. 271).

Исследователь писал, что «краткие встречи с Лядовым оказались… путем к возрождению глубокого интереса к народному творчеству,… мостом к включению… сознания в мир искусства… и в русский символизм». (№10, с. 419). Лядов «с волнением следил за русской живописью и за ростом в ней культуры живописного, регулярно посещая выставки.» (№2, с. 270), был поклонником иконописи.

Большинство фортепианных миниатюр композитора Асафьев называл «лядовские маски». Следующим образом исследователь говорил об атмосфере русской культуры рубежа веков и связанном с ней эмоциональном строе музыки Лядова: «…музыка, избегающая психологизма и явных открытых контрастов, сторонящаяся волевого напора и не приемлющая ярмарочного крика; близкая устремлениям художников-импрессионистов, где много художественно-чуткого, проникновенно-культурного, овеянного искренним пафосом, тоской о красоте, как проявлении человечного, но где глубокий интерес к человеку был потерян, уступив место мечте, вымыслу, сказке.»

Если вспомнить замечание Стравинского по поводу творческого метода Лядова, говорившего, что он работал «словно разглядывал все сквозь увеличительное стекло», то в связи с этим Асафьев писал, что это свойство сближает композитора с «мастерами миниатюры в других искусствах». (№8, с. 128).

Также Асафьев писал, что «Лядов проявил себя мастером чётко гравированных малых пространств музыки… В этих тщательно ограниченных пределах, оказывалось, можно было сказать много занимательного и так, что захочется слушать и слушать». (№4, с. 89). Говоря о «миниатюрах изысканной выработки» Лядова (основном жанре творчества композитора), Асафьев прибегает к сравнению мастерства композитора с техникой резьбы народного умельца. Отсюда появилось замечательное метафоричное высказывание Асафьева: «резец-слух Лядова – это точный глаз, намечающий…формы и движения». (№4, с. 98).

Асафьев, обращаясь к рассмотрению отдельной творческой личности, стремился понять и объяснить её в контексте типичных для времени явлений художественной культуры.

В своих монографических исследованиях Асафьев очень ярко и точно воссоздавал образ, нюансы творческой натуры, достоинства и недостатки, вскрывал причинно-следственную связь типичных явлений, черт характера композитора – человека и художника. Его работы отличаются яркостью литературного изложения, проницательностью оценок, емкостью мысли, широтой ассоциаций, интересными обобщениями. Так автор говорил о свей работе: «Черновиков у меня не бывает, приступаю к написанию, когда уже все сложится – не только основные мысли, но и сама форма». (№10, с. 261).

Асафьев явился преемником и продолжателем виднейших представителей русской классической мысли о музыки – В.Ф. Одоевского, А.Н. Серова, В.В. Стасова. Вместе с тем его деятельность знаменовала новый этап в развитии музыкальной науки.