Гуманитарная реконструкция становления классической музыки

Не получается ли при таком рассуждении парадокс: классическая музыка сформировала определенные стороны душевной жизни человека Нового времени, но разве не человек создал эту музыку? Прежде чем разобраться в данном противоречии, вспомним интересную концепцию психической жизни, сформулированную еще в конце 20-х годов одновременно М. Бахтиным и Л. Выготским.

"Действительность внутренней психики, - писал М. Бахтин, - действительность знака. Вне знакового материала нет психики . психику нельзя анализировать как вещь, а можно лишь понимать и истолковывать как знак". Всякое переживание, по мнению Бахтина, имеет значение и неизбежно должно "осуществляться на знаковом материале". Не столько знак приспособляется к психической жизни (нашему внутреннему миру), сколько психическая жизнь приспособляется к возможностям знакового обозначения и выражения". Отсюда, естественно, следовало утверждение о том, что "психика в организме - экстерриториальна. Сходные идеи в этот период развивает и Л.С. Выготский. Анализируя высшие психические функции, к которым относится и переживание произведений искусств, Выготский пишет, что в этих функциях "определяющим целым или фокусом всего процесса является знак и способ его употребления . характер употребляемого знака является тем основным моментом, в зависимости от которого конституируется весь остальной процесс". Сам же знак и его значение формируются сначала во внешнем социальном контексте и лишь затем усваиваются (интериоризуются) во внутреннем плане психики.

Если далее предположить, что музыка в художественной коммуникации также является знаком в широком смысле слова (особого рода языком), то, следуя гипотезе Бахтина - Выготского, нужно утверждать, что музыка и психика формируются одновременно. Психика, точнее определенные ее стороны, находит себя (организуется, формируется) в музыке, а музыка находит себя (организуется, формируется) через психику человека. Конечно, это всего лишь гипотеза, но мы попробуем применить ее для объяснения логики становления классической музыки.

Прежде всего напомним некоторые особенности музыки средних веков и эпохи Возрождения (речь идет об основной тенденции, сформировавшейся в русле богослужения и церковной музыки). Эта музыка была неразрывно связана с религиозно-поэтическими текстами (писалась на соответствующие тексты и сопровождала их исполнение), а также с религиозной эстетикой (отрешенно возвышенной или драматургической в религиозном смысле - переживание ужаса и страха перед загробной жизнью, переживание божественной тайны и восторга, смешанного со страхом, и т.п.). Музыка средних веков и эпохи Возрождения была многоголосной, причем одни голоса не согласовывались в интонационном отношении с другими (например, в мотете XII-XIII веков каждый из трех голосов имел самостоятельный текст и часто произносился на разных языках). Связь отдельных голосов достигалась согласованностью тонов, консонантностью созвучий, своеобразным "архитектурным" сочетанием и связью голосов (вспомним известную формулу "музыка как звучащая архитектура"). Наконец, для музыки этого периода характерны "общие формы движения", отсутствие индивидуальности музыкальных выражений. Указанные особенности можно связать с несколькими моментами. Во-первых, музыка в союзе с религиозно-поэтическими текстами соединяла человека с Богом, и не просто отдельного человека, а общину, человеческий "собор". С Богом человека связывало прежде всего слово, имеющее творящую, сакральную силу, поэтому средневековая музыка была неотделима от слова, сопровождала религиозное слово, несла его к Богу. Во-вторых, голос самого человека, обращающегося к Богу, звучал значительно слабее, чем голоса Христа, святых, ангелов или Сатаны. Для средневекового человека мир был наполнен многими артикулированными голосами, поэтому и в музыке нельзя было допустить доминирование какого-нибудь одного голоса. В-третьих, человек почти не обращал внимания на свою внутреннюю жизнь, и соответственно она была мало дифференцирована и развита. Более осознавалась связь с общиной и Богом. Но, даже когда человек сосредоточивался на своей душе и переживаниях, он понимал последние как вызванные внешними силами, а именно вмешательством светлых или темных сил ("Тело охотнее покорялось душе, - пишет Августин, - нежели душа сама себе в исполнении высшей воли . А воля моя, к несчастью, была в то время не столько во власти моей, сколько во власти врага моего . две воли боролись во мне, ветхая и новая, плотская и духовная, и в этой борьбе раздиралась душа моя"). Как это ни кажется невероятным, человек средних веков не имел переживаний и эмоций, соответствующих современным, характеризуемых непрерывностью, динамизмом, напряжениями и разрешениями, индивидуальной "драматургией". С переходом от ужаса к облегчению (в результате причастия или отпущения грехов) средневековый человек просто менял одно состояние на другое, связь между ними мыслилась не во времени, не в перипетиях собственного Я, а относилась к внешнему плану и действию (ведь отпускал грехи священник).