Под влиянием такого воинствующего оптимизма Скрябин пишет в 1903 году свою знаменитую Четвертую сонату для фортепьяно, в которой передано состояние неудержимого полета к манящей звезде, изливающей потоки света. Такова и Третья симфония, названная композитором "Божественной поэмой" (1904). Преодолев трагизм бытия, человек становится богоравным - тогда и открывается перед ним торжествующая красота мира.
В воспоминаниях о Скрябине есть эпизод, когда он уже со второй женой жил в 1905-1906 годах в итальянском городке Больяско. Не раз в прогулках по окрестностям его сопровождал оказавшийся в эмиграции русский философ Г.В. Плеханов, пропагандист марксизма. В ту пору Скрябин писал свою "Поэму экстаза" и вера его в безграничные возможности человека-творца достигла крайних форм. В одну из прогулок, проходя по высокому мосту через высохшее каменное русло, Скрябин вдруг заявил своему спутнику: "Я могу броситься с этого моста и не упасть головой на камни, а повиснуть в воздухе благодаря силе воли .". Философ внимательно выслушал Скрябина и невозмутимо сказал: "Попробуйте, Александр Николаевич .". Попробовать Скрябин не решился.
Но рядом с грандиозным, как бы над личным и сверхчеловеческим, в музыке Скрябина звучало нежное, интимное. Это была тончайшая лирика, поэзия хрупких чувств и настроений, их прихотливые переменчивые нюансы, поэзия томления и истомы, тревоги и судорожного поиска.
Скрябин много сочиняет, его издают, исполняют, но все же он живет на грани нужды, и желание поправить свои материальные дела снова и снова гонит его по городам и весям. Гастроли в США, в Париже, в Брюсселе. "Поэма экстаза" триумфально шествует по европейским столицам, а Скрябин уже в лихорадке новой работы - он пишет своего "Прометея" ("Поэму огня", 1910). "Прометей" считается центральным образом всей музыки Скрябина - ведь этот титан, по не вполне понятным мотивам похитивший у богов с Олимпа огонь и даровавший его людям, так был похож на скрябинского творца. Для исполнения своей музыкальной феерии композитору понадобилось расширить оркестр, включить хор, фортепьяно, а кроме того ввести в партитуру нотную строку, обозначавшую цветовое сопровождение, для чего он придумал специальную клавиатуру . Такое было впервые в истории музыки, хотя некую, пусть условную связь музыкального звука и цвета установили еще древние греки.
Премьера нового симфонического произведения стала главным событием русской музыкальной жизни. Это произошло 9 марта 1911 года в Петербурге в зале Дворянского собрания, том самом, который теперь принадлежит Петербургской государственной филармонии. Дирижировал знаменитый Кусевицкий. За фортепьяно был сам автор. Успех был огромный. Через неделю "Прометей" был повторен в Москве, а затем зазвучал в Берлине, Амстердаме, Лондоне, Нью-Йорке. Светомузыка - так было названо изобретение Скрябина - заворожила тогда многих, тут и там конструировались новые свето-проекционные аппараты, обещая новые горизонты синтетическому звуко-цветовому искусству. Однако в наши дни цветовое сопровождение музыки явление столь обычное, что никто уже не обращает на него внимание. К тому же, как оказалось, под цвет, да еще и с дымом, лучше всего получаются эстрадные песенки да танцы в стиле "диско".
Но и в то время к новациям Скрябина многие отнеслись скептически - тот же Рахманинов, который однажды, разбирая за роялем в присутствии Скрябина "Прометея", спросил не без иронии, какой тут цвет. Скрябин обиделся .
Этот хрупкий, небольшого роста человек, вынашивавший титанические замыслы и отличавшийся необыкновенной работоспособностью, обладал, несмотря на известную заносчивость, редким обаянием, привлекавшим к нему людей. Подкупала его простота, детская непосредственность, открытая доверчивость его души. Были у него и свои маленькие чудачества - долгие годы поглаживал пальцами кончик носа, полагая, что таким образом избавится от курносости. Он был мнителен, боялся всяческих инфекций и на улицу без перчаток не выходил, не брал в руки денег, за чаепитием предупреждал, чтобы не поднимали со скатерти сушку, упавшую с тарелки - на скатерти могли оказаться микробы .
Из композиторов-современников, похоже, его не интересовал никто. Из тех, кто был до него, он называл лишь два-три имени. Себя ненавязчиво мнил мессией, считая, что главное его произведение впереди. Под впечатлением от до сих пор не расшифрованной философии Е. П. Блаватской